Сергей Нагаев - Владимир Ост. Роман
В проеме двери соседнего купе появилась проводница, она попросила его занять свое место и приготовить билет.
Он шагнул из коридора в свое купе, где за столом собиралась перекусить семья – мужчина, женщина и их сын лет десяти. Владимир отдал с порога билет проводнице и, покончив, таким образом, с формальностями, взмахнул на свое верхнее, уже застеленное место, и с удовольствием растянулся. Проводница сложила его билет вчетверо, вложила в кармашек своей сумочки, затем проделала то же самое с билетами попутчиков Осташова. Когда она вышла, отец семейства предложил ему присоединиться к их трапезе, но Владимир отказался, мол, только что из дома, сыт, и, пожелав им сверху приятного апатита, уставился в потолок, надеясь, что удастся быстро заснуть.
Да, пожалуй, это было бы очень на руку – хорошенько выспаться и проснуться на утро со свежей головой. Но, как назло, спать нисколько не хотелось. «Ничего, – подумал он, – поваляюсь-поваляюсь и отключусь. Хотя буду я вообще спать, или не буду, по большому счету не так уж и важно. И неважно, будет ли завтра время поесть, или весь день буду голодным, – все это не имеет никакого значения, все это такие мелочи. В любом случае то, что надо сделать в Курске, будет сделано. Как и запланировано – за один день. А вечером сяду на „Соловья“ и – обратно в Москву. Господи, какой это кайф быть свободным! Какой кайф делать то, что хочешь!»
Что правда, то правда, теперь Осташов действительно был свободен – прежде всего, от своей последней должности: дней десять назад он с треском вылетел из кресла руководителя и вообще из фирмы «Граунд+».
И был этому лишь рад. Он был доволен своим увольнением даже более чем внезапным назначением на пост гендиректора несколько месяцев назад.
Кто бы мог подумать! А ведь еще зимой, освоившись с потрясением, связанным с изумительным карьерным взлетом, он полагал, что это надолго, на годы.
Впрочем, все с самого начала пошло как-то не так.
На следующий же день после назначения к нему в кабинет ввалился Хлобыстин. Сейчас, глядя в белый потолок купе, Владимир увидел эту картину четко, словно на экране в кинотеатре.
– Во, гляди, принес тебе твой ящик с красками, – сказал Григорий и со стуком поставил на пол у стола мольберт.
– О! А я и забыл про него, – ответил Осташов. – Он, значит, у тебя был?
– Ну да. Когда нас отсюда выперли – помнишь? – мы нажрались, и ты у меня заночевал, а потом еще с утра пивом с Васей похмелялись, и ты забыл взять этот ящик…
– Мольберт.
– Ну да. Э-эх, – Хлобыстин плюхнулся в уютное кресло напротив стола. – Ну?
– Что «ну»?
– Ну чего?
– Нет, Гриш, я – пас.
– Почему?
– Первый день на работе, и сразу напипениваться?
– Как раз в первый день – оно самое но. На радостях. Надо же твою должность обмыть. Бубенть, ты что, каждый день генеральным директором какой-нибудь фирмы становишься?
– Нет, не могу. А главное, настроения как-то нет. Не знаю, почему нет, просто не хочу, короче, и все.
– Ладно. Как скажешь. А мне-то можно обмыть мое возвращение на должность? Или взять старого дружбана обратно на работу у тебя тоже нет настроения?
– Да нет, почему? Конечно.
– Ну тогда давай, прикажи Катьке – она, я как понимаю, у тебя в секретаршах?
– Ну-у, да.
– Ну вот, скажи, пусть тащит стаканевич, я клюкну, – Григорий достал из-за полы куртки бутылку вина.
– Так, стоп. Давай не здесь. Сегодня, скорее всего, Галя приедет, я не в курсе когда, но приедет точно. Может, всякие совещания будет здесь устраивать и э-э… Правда, Гриш, извини, но здесь пить не надо.
– А-а. Так бы сразу и сказал. Ладно. Ну тогда я пошел.
– Ага, давай.
– Так я, значит, принят на работу? – спросил Хлобыстин, задержавшись в дверях.
– Ну естественно, о чем ты спрашиваешь?
– Зарплата с сегодняшнего дня начинает капать?
– У-у-э, да. Хорошо.
Однако в конце рабочего дня Хлобыстин, уже под хмельком, вновь заявился в его кабинет, и они выпили. И с тех пор стали выпивать в офисе довольно часто, не заботясь о том, чтобы этого не замечали сотрудники. Григорий нередко опаздывал и даже прогуливал работу, и это сходило ему с рук, и об этом тоже знали все в «Граунд+», что авторитета Владимиру не добавляло. Перестроить отношения с Хлобыстиным по поводу своего нового положения, таким образом, Осташов не мог. Да, собственно, и не хотел: дружеские отношения были для него превыше.
Месяц спустя, однако, ситуация разрешилась сама собой: Галина Сергеевна, появившись в офисе без предупреждения, застала Григория на посту в стельку пьяным и тут же уволила. Возможно, и Осташова ждала бы та же участь, но его по стечению обстоятельств в тот момент на месте не оказалось.
Уроком ситуация с Григорием Владимиру не послужила. Он не стал принципиально менять взаимоотношения и с другими сотрудниками фирмы. Ия Бадякина и некоторые другие пользовались этим вовсю, вели себя с ним запросто, будто он им не более чем приятель, который не имеет ни малейшего морального права критиковать их и, тем паче, наказывать за промахи и откровенное пренебрежение обязанностями. Они отлынивали от дежурств в офисе. Брались только за тех клиентов и те варианты квартир, которые считали выгодными. Затем стали постоянно занижать комиссионные фирмы – под предлогом того, что-де у покупателя не хватает средств и он готов отказаться от сделки, и уж лучше, мол, хоть полтысячи долларов из него выцарапать, чем совсем его потерять.
После одного из подобных случаев Мухин, остававшийся начальником отдела купли-продажи, настоял на разбирательстве, подозревая Ию в сговоре с клиентом. Он привел Бадякину в кабинет Осташова, на глазах которого они затеяли долгую и не вполне корректную дискуссию. Александр Витальевич доказать своих обвинений не сумел (как, впрочем, и Ия не доказала своей правоты), и обессиленный этой затянувшейся руганью Владимир, промолвив что-то о важности доверия в коллективе, отпустил Бадякину с миром, а Мухина попросил больше не устраивать скандалы без повода.
Концовка была такой.
– Короче, Вов, я пошла, а эту муху я б на твоем месте давно уже пришлепнула! – Ия вышла из кабинета и хлопнула дверью.
– Вы слышали, что она сказала? – затараторил Александр Витальевич. – Да она же хамка! И она ворует! Я все равно уверен: она договаривается с клиентами и ворует!
Дверь кабинета резко распахнулась.
– Что ты сказал? – Бадякина (видимо, она намеренно задержалась у двери и подслушала) смотрела на Мухина с яростью. – Значит, ты теперь меня за спиной будешь воровкой называть?! Вот что, Вова дорогой, выбирай: или я, или он!
«Да? – с тоской подумал Владимир. – А кто будет с тобой, с такой хабалкой, контачить? Я что ли? Нет уж, Мухин мне нужен». И он попросил обоих успокоиться и продолжать работу.
В глубине души Осташов вроде бы сознавал, что так действовать, или лучше сказать, бездействовать, не годится, что подчиненные садятся ему на шею, и если так и дальше пойдет, то вскоре придется забыть о какой бы то ни было дисциплине. Но отстаивать свои интересы ему было неловко, он считал, что люди сами должны понимать, как они должны трудиться и общаться с начальником, пусть и нежданно выскочившим из их рядов.
Впрочем, некоторые из сотрудников и впрямь работали на совесть и соблюдали субординацию. А наиболее результативные маклеры (они, во главе с их негласным лидером вечно хмурым Битуевым, очень скоро стали держаться в коллективе обособленной группой) и вовсе взяли за правило разговаривать с Осташовым не иначе, как в высшей степени почтительно, с подчеркнутым уважением, но одновременно и предельно деловито, сухо, даже холодно.
И это при том что Владимир, так ему казалось, должен был стать им опорой и чуть ли не другом после того, как своим приказом беспрецедентно увеличил долю маклеров, получаемую ими из чистой прибыли, – 50 процентов со сделки. Мухин противился нововведению, как мог, написал докладную записку владелице фирмы, но Галина Сергеевна полностью доверила ведение дел Осташову, и отмахнулась от Александра Витальевича, считая, что он просто не может спокойно выносить, что подчиненный в одночасье обошел его и стал гендиректором.
Весомо увеличив заинтересованность сотрудников, Осташов почел это главным и единственным, что, по его мнению, требовалось сделать для успешной деятельности фирмы, и решил, что такой смазки достаточно, чтобы механизм работал бесперебойно и с нарастающими оборотами. Каждодневные заботы и волнения Владимир спихнул на Мухина, а сам стал запираться в кабинете и, глядя в окно, предаваться тоске по утерянной любви. А нередко и вообще не приходил в офис – тосковал дома, или бесцельно шатался по центру города.
Между тем, обороты фирмы постепенно убавлялись. Лодыри жили припеваючи, получая крупный куш с каждой сделки, и совершенно обленились, а те, что и раньше хотели и умели трудиться, не могли прыгнуть выше собственной головы и уже не обеспечивали прежней прибыли – все по той же причине: потому что фирма возвращала им половину заработанного.
